Неточные совпадения
Зеленеет лес,
Зеленеет луг,
Где низиночка —
Там и зеркало!
Хорошо, светло
В мире Божием,
Хорошо, легко,
Ясно на́ сердце.
По
водам плывуБелым лебедем,
По степям бегу
Перепелочкой.
Плыли по
воде стоги сена, бревна, плоты, обломки изб и, достигнув плотины, с треском сталкивались друг с другом, ныряли, опять выплывали и сбивались
в кучу
в одном месте.
Они прискакали к небольшой речке, называвшейся Татаркою, впадающей
в Днепр, кинулись
в воду с конями своими и долго
плыли по ней, чтобы скрыть след свой, и тогда уже, выбравшись на берег, они продолжали далее путь.
Сознав положение, Меннерс хотел броситься
в воду, чтобы
плыть к берегу, но решение его запоздало, так как лодка вертелась уже недалеко от конца мола, где значительная глубина
воды и ярость валов обещали верную смерть.
В городском саду, по дорожке вокруг пруда, шагали медленно люди, над стеклянным кругом черной
воды лениво
плыли негромкие голоса.
Самгин вел ее берегом пруда и видел, как по
воде, голубоватой, точно отшлифованная сталь,
плывет, умеренно кокетливо покачиваясь, ее стройная фигура
в синем жакете,
в изящной шляпке.
— Вот эти суда посуду везут, — говорила она, — а это расшивы из Астрахани
плывут. А вот, видите, как эти домики окружило
водой? Там бурлаки живут. А вон, за этими двумя горками, дорога идет к попадье. Там теперь Верочка. Как там хорошо, на берегу!
В июле мы будем ездить на остров, чай пить. Там бездна цветов.
Мы
плыли в облаке, которое неслось с неимоверной быстротою, закрывая горы, берега,
воду, наконец, небо и луну.
То вдруг
воды в реке нет и
плыть нельзя, то сильно несет течением.
Оно, пожалуй, красиво смотреть со стороны, когда на бесконечной глади
вод плывет корабль, окрыленный белыми парусами, как подобие лебедя, а когда попадешь
в эту паутину снастей, от которых проходу нет, то увидишь
в этом не доказательство силы, а скорее безнадежность на совершенную победу.
Кругом было темно.
Вода в реке казалась бездонной пропастью.
В ней отражались звезды. Там, наверху, они были неподвижны, а внизу
плыли с
водой, дрожали и вдруг вновь появлялись на прежнем месте. Мне было особенно приятно, что ни с кем ничего не случилось. С этими радостными мыслями я задремал.
В открытом море нам встретились киты-полосатики и косатки. Киты
плыли медленно
в раз взятом направлении, мало обращая внимания на миноносцы, но косатки погнались за судами и, когда поравнялись с нами, начали выскакивать из
воды. Стрелок Загурский стрелял; два раза он промахнулся, а
в третий раз попал. На
воде появилось большое кровавое пятно. После этого все косатки сразу исчезли.
28-го числа день был такой же пасмурный, как и накануне. Ручьи еще шумели
в горах, но и они уже начали испытывать на себе заморозки. По
воде всюду
плыла шуга, появились забереги, кое-где стал образовываться донный лед.
По
воде плыли мелкий мусор и крупные коряжины; они словно спасались бегством от того ничем не поправимого несчастья, которое случилось там, где-то
в горах.
Дня через два
вода в реке начала спадать, и можно было попытаться переправиться на другую ее сторону. Буреломный лес хотя и продолжал еще
плыть, но не уносился
в море, а застревал на баре.
Сами лошади
в воду идти не хотели, и надо было, чтобы кто-нибудь
плыл вместе с ними.
Но вот беда — и отвязаться нельзя: бросишь
в воду —
плывет чертовский перстень или монисто поверх
воды, и к тебе же
в руки.
На поемных лугах стояла
вода широкими лиманами; белые облачка, отражаясь
в них вместе с опрокинутым лазурным сводом, тихо
плыли в глубине и исчезали, как будто и они таяли, подобно льдинам.
Живая горная
вода сочилась из-под каждой горы, катилась по логам и уклонам, сливалась
в бойкие речки, проходила через озера и, повернув тысячи тяжелых заводских и мельничных колес, вырывалась, наконец, на степной простор, где, как шелковые ленты, ровно и свободно
плыли красивые степные реки.
Мать опять отпустила меня на короткое время, и, одевшись еще теплее, я вышел и увидел новую, тоже не виданную мною картину: лед трескался, ломался на отдельные глыбы;
вода всплескивалась между ними; они набегали одна на другую, большая и крепкая затопляла слабейшую, а если встречала сильный упор, то поднималась одним краем вверх, иногда долго
плыла в таком положении, иногда обе глыбы разрушались на мелкие куски и с треском погружались
в воду.
Ромашов бросил весла вдоль бортов. Лодка едва подвигалась по
воде, и это было заметно лишь по тому, как тихо
плыли в обратную сторону зеленые берега.
«Не смей, братец, больше на себя этого врать: это ты как через Койсу
плыл, так ты от холодной
воды да от страху
в уме немножко помешался, и я, — говорит, — очень за тебя рад, что это все неправда, что ты наговорил на себя. Теперь офицером будешь; это, брат, помилуй бог как хорошо».
Последние строчки особенно понятны, — постоянный сотрудник и редактор «Русской мысли» М.Н. Ремезов занимал, кроме того, важный пост иностранного цензора, был
в больших чинах и пользовался влиянием
в управлении по делам печати, и часто, когда уж очень высоко ставил парус
В.А. Гольцев, бурный вал со стороны цензуры налетал на ладью «Русской мысли», и М.Н. Ремезов умело «отливал
воду», и ладья благополучно миновала бури цензуры и продолжала
плыть дальше, несмотря на то, что, по словам М.Н. Ремезова...
И много лет мы вместе жили,
В одной ладье мы вместе
плыли,
Делили радость и печаль,
Ты на руле сидел и правил,
Ладью упорно гнали вдаль.
А Гольцев смело парус ставил,
Когда ж чрез борт катился вал,
Я только
воду отливал…
Мы сидим на корме, теплая лунная ночь
плывет навстречу нам, луговой берег едва виден за серебряной
водою, с горного — мигают желтые огни, какие-то звезды, плененные землею. Все вокруг движется, бессонно трепещет, живет тихою, но настойчивой жизнью.
В милую, грустную тишину падают сиповатые слова...
Стоят по сторонам дороги старые, битые громом березы, простирая над головой моей мокрые сучья; слева, под горой, над черной Волгой,
плывут, точно
в бездонную пропасть уходя, редкие огоньки на мачтах последних пароходов и барж, бухают колеса по
воде, гудят свистки.
…Ночь, ярко светит луна, убегая от парохода влево,
в луга. Старенький рыжий пароход, с белой полосой на трубе, не торопясь и неровно шлепает плицами по серебряной
воде, навстречу ему тихонько
плывут темные берега, положив на
воду тени, над ними красно светятся окна изб,
в селе поют, — девки водят хоровод, и припев «ай-люли» звучит, как аллилуйя…
Вода тоже сера и холодна; течение ее незаметно; кажется, что она застыла, уснула вместе с пустыми домами, рядами лавок, окрашенных
в грязно-желтый цвет. Когда сквозь облака смотрит белесое солнце, все вокруг немножко посветлеет,
вода отражает серую ткань неба, — наша лодка висит
в воздухе между двух небес; каменные здания тоже приподнимаются и чуть заметно
плывут к Волге, Оке. Вокруг лодки качаются разбитые бочки, ящики, корзины, щепа и солома, иногда мертвой змеей проплывет жердь или бревно.
Уже двое матросов бросились
в воду и саженками
плыли к утопавшему, с кормы спускали шлюпку, а среди криков команды, визга женщин, спокойной и ровной стрункой растекался сиповатый голос Якова...
Жизнь упрямо и грубо стирала с души моей свои же лучшие письмена, ехидно заменяя их какой-то ненужной дрянью, — я сердито и настойчиво противился ее насилию, я
плыл по той же реке, как и все, но для меня
вода была холоднее, и она не так легко держала меня, как других, — порою мне казалось, что я погружаюсь
в некую глубину.
Ярко светит солнце, белыми птицами
плывут в небе облака, мы идем по мосткам через Волгу, гудит, вздувается лед, хлюпает
вода под тесинами мостков, на мясисто-красном соборе ярмарки горят золотые кресты. Встретилась широкорожая баба с охапкой атласных веток вербы
в руках — весна идет, скоро Пасха!
Я поднялся
в город, вышел
в поле. Было полнолуние, по небу
плыли тяжелые облака, стирая с земли черными тенями мою тень. Обойдя город полем, я пришел к Волге, на Откос, лег там на пыльную траву и долго смотрел за реку,
в луга, на эту неподвижную землю. Через Волгу медленно тащились тени облаков; перевалив
в луга, они становятся светлее, точно омылись
водою реки. Все вокруг полуспит, все так приглушено, все движется как-то неохотно, по тяжкой необходимости, а не по пламенной любви к движению, к жизни.
— Я опять прежде всех
в воде! — И с этим лекарь гаркнул Ахилле: —
Плыви скорей, фараон! Видишь ли ты его, чертушку? — опять, весело смеясь, закричал он исправнику и снова, не ожидая ответа от ротмистра, звал уже Пизонского, поманивая его тихонько, как уточку: — Гряди, плешиве! гряди, плешиве!
В эти минуты светозарный Феб быстро выкатил на своей огненной колеснице еще выше на небо; совсем разредевший туман словно весь пропитало янтарным тоном. Картина обагрилась багрецом и лазурью, и
в этом ярком, могучем освещении, весь облитый лучами солнца,
в волнах реки показался нагой богатырь с буйною гривой черных волос на большой голове. Он
плыл против течения
воды, сидя на достойном его могучем красном коне, который мощно рассекал широкою грудью волну и сердито храпел темно-огненными ноздрями.
Сидел Назарыч прямо, не качаясь, грёб не торопясь, силою одних рук, без шума, только скрипели уключины да журчала под носом лодки встревоженная
вода и, разбегаясь от бортов, колебала тёмные отражения прибрежных зданий. Кожемякин чувствовал себя маленьким и оробевшим перед этим стариком.
Плыли против течения, а ему казалось, что он ровными толчками опускается куда-то вниз.
В лад с тихим плеском
воды растекался неуёмный и точно посеребрённый насмешкою голос Тиунова.
— Мне нравится ходить босиком, — отвечала Дэзи, наливая нам кофе
в толстые стеклянные стаканы; потом села и продолжала: — Мы
плыли по месту, где пять миль глубины. Я перегнулась и смотрела
в воду: может быть, ничего не увижу, а может, увижу, как это глубоко…
Осмотрев маленькие паруса, важную безжизненность палубы, люков, впитав всю обреченность этого карлика-корабля, который, при полной соразмерности частей, способности принять фунтов пять груза и даже держаться на
воде и
плыть, все-таки не мог ничем ответить прямому своему назначению, кроме как
в воображении человеческом, — я решил, что каравелла будет моя.
— С волками надо выть по-волчьи, Юрий Дмитрич; и у кого свой царь
в голове, тот не станет
плыть в бурю против
воды.
Оно особенно выгодно и приятно потому, что
в это время другими способами уженья трудно добывать хорошую рыбу; оно производится следующим образом:
в маленькую рыбачью лодку садятся двое;
плывя по течению реки, один тихо правит веслом, держа лодку
в расстоянии двух-трех сажен от берега, другой беспрестанно закидывает и вынимает наплавную удочку с длинной лесой, насаженную червяком, кобылкой (если они еще не пропали) или мелкой рыбкой; крючок бросается к берегу, к траве, под кусты и наклонившиеся деревья, где
вода тиха и засорена падающими сухими листьями: к ним обыкновенно поднимается всякая рыба, иногда довольно крупная, и хватает насадку на ходу.
Я имел случай много раз наблюдать его
в прозрачных
водах: завидя добычу, крупный окунь прямо бросается к ней, сначала быстро, но чем ближе, тем медленнее; приближаясь, разевает рот и, почти коснувшись губами куска, вдруг останавливается неподвижно и, не делая движения ртом, как будто потянет
в себя
воду: крючок с насадкой исчезает, а окунь продолжает
плыть как ни
в чем не бывало, увлекая за собой и лесу, и наплавок, и даже удилище.
Это инстинктивное стремление бывает так сильно, что не видавши трудно поверить: несмотря на ужасную быстрину, с которою летит спертая полая
вода, вырываясь
в вешняках или спусках из переполненных прудов, рыба доходит до самого последнего, крутого падения
воды и, не имея уже никакой возможности
плыть против летящего отвесного вниз каскада — прыгает снизу вверх; беспрестанно сбиваемые силою
воды, падая назад и нередко убиваясь до смерти о деревянный помост или камни, новые станицы рыб беспрестанно повторяют свои попытки, и многие успевают
в них, то есть попадают
в пруд.
Тихими ночами лета море спокойно, как душа ребенка, утомленного играми дня, дремлет оно, чуть вздыхая, и, должно быть, видит какие-то яркие сны, — если
плыть ночью по его густой и теплой
воде, синие искры горят под руками, синее пламя разливается вокруг, и душа человека тихо тает
в этом огне, ласковом, точно сказка матери.
Люди
в безумии страха метались по плоту; он колебался под их ногами и от этого
плыл быстрее. Было слышно, как
вода плещет на него и хлюпает под ним. Крики рвали воздух, люди прыгали, взмахивали руками, и лишь стройная фигура Саши неподвижно и безмолвно стояла на краю плота.
— Ты — убийца!.. — рыдая, вскричал Званцев. Но
в это время раздался звучный плеск
воды, точно она ахнула от испуга или удивления. Фома вздрогнул и замер. Потом взмыл опьяняющий, дикий вой женщин, полные ужаса возгласы мужчин, и все фигуры на плоту замерли, кто как стоял. Фома, глядя на
воду, окаменел, — по
воде к нему
плыло что-то черное, окружая себя брызгами…
В то же время
в пятне света на
воде явилось большое, страшное человеческое лицо с белыми оскаленными зубами. Оно
плыло и покачивалось на
воде, зубы его смотрели прямо на Фому, и точно оно, улыбаясь, говорило...
— Ну, вот… И спи, не бойся!.. Он уж теперь далеко-о!
Плывет себе… Вот — не подходи неосторожно к борту-то, — упадешь этак — спаси бог! —
в воду и…
День был серый; сплошь покрытое осенними тучами небо отразилось
в воде реки, придав ей холодный свинцовый отблеск. Блистая свежестью окраски, пароход
плыл по одноцветному фону реки огромным, ярким пятном, и черный дым его дыхания тяжелой тучей стоял
в воздухе. Белый, с розоватыми кожухами, ярко-красными колесами, он легко резал носом холодную
воду и разгонял ее к берегам, а стекла
в круглых окнах бортов и
в окнах рубки ярко блестели, точно улыбаясь самодовольной, торжествующей улыбкой.
С реки вслед им неслись вопли и крики о помощи. Там, по спокойной
воде, удаляясь от берега к струе главного течения реки,
плыл в сумраке маленький остров, на нем метались темные человеческие фигуры.
То время, когда все жалось и тряслось, мы, целые тысячи русских детей, как рыбки резвились
в воде, по которой маслом
плыла их защищавшая нас от всех бурь елейность.
«Убившая» барка своим разбитым боком глубже и глубже садилась
в воду, чугун с грохотом сыпался
в воду, поворачивая барку на ребро. Палубы и конь были сорваны и
плыли отдельно по реке. Две человеческие фигуры, обезумев от страха, цеплялись по целому борту. Чтобы пройти мимо убитой барки, которая загораживала нам дорогу, нужно было употребить все наличные силы. Наступила торжественная минута.